Ей послышался звук автомобильного клаксона, и она
выглянула из своего окна в новом доме с фасадом
из алюминия.
«Эй, кто вы, что позволяете себе такое? Не люблю,
когда меня зовут гудком автомобиля!»
Большое сверкающее окно машины опустилось,
и раздалась музыка, но словно не по радио,
а как из старинных часов
с музыкальным механизмом.
«Это вы бросьте, да, — сказала она. — Не на ту напали.
Пусть я бедная, но я гордая…»
Но все же сбежала по красной плюшевой дорожке вниз,
взглянуть, кто ей сигналил.
На улице на нее посмотрел необыкновенно красивый
мужчина, сказавший:
— Вы босиком, вы забыли туфельки.
Она вернулась обратно, но найти их не могла. У нее был
большой шкаф, снизу доверху набитый шелковыми чулками,
а вот туфель нигде не было.
Между тем человек все сигналил и сигналил, а потом дал газ и уехал.
«Господи боже, — горько плакала она, — что же ты делаешь?
Это был самый добрый человек из всех,
что живут в этом большом городе, почему я, дурочка,
не поехала с ним босиком?»
Людвик Ашкенази
выглянула из своего окна в новом доме с фасадом
из алюминия.
«Эй, кто вы, что позволяете себе такое? Не люблю,
когда меня зовут гудком автомобиля!»
Большое сверкающее окно машины опустилось,
и раздалась музыка, но словно не по радио,
а как из старинных часов
с музыкальным механизмом.
«Это вы бросьте, да, — сказала она. — Не на ту напали.
Пусть я бедная, но я гордая…»
Но все же сбежала по красной плюшевой дорожке вниз,
взглянуть, кто ей сигналил.
На улице на нее посмотрел необыкновенно красивый
мужчина, сказавший:
— Вы босиком, вы забыли туфельки.
Она вернулась обратно, но найти их не могла. У нее был
большой шкаф, снизу доверху набитый шелковыми чулками,
а вот туфель нигде не было.
Между тем человек все сигналил и сигналил, а потом дал газ и уехал.
«Господи боже, — горько плакала она, — что же ты делаешь?
Это был самый добрый человек из всех,
что живут в этом большом городе, почему я, дурочка,
не поехала с ним босиком?»
Людвик Ашкенази
Свежие комментарии